В сказке Оскара Уайлда «Счастливый Принц» описан принц, который всю свою жизнь провёл в развлечениях и роскоши: «Я жил во дворце беззаботности, куда запрещён вход скорби. Днём я забавлялся в саду с друзьями, а вечером танцевал в большом зале».
Примерно так же – в скуке и роскоши – проводил свои дни до встречи с нищим двойником Томом Кенти принц Эдуард из книги Марка Твена «Принц и нищий».
Иллюстрации к "Счастливому принцу" и "Принцу и нищему"
Многие действительно думают, что средневековые принцы и вправду жили исключительно в своё удовольствие, ни о чём не печалясь и проводя день за днём в играх и забавах – никаких тебе учителей, никакой школы, никаких уроков... Однако это глубочайшее заблуждение.
Принц – это будущий король, а идеальный король того времени – это мудрый стратег, смелый воин, прекрасно владеющий оружием, искусный дипломат, галантный кавалер, ценитель искусства, финансист, знаток законов, обычаев и права. Из ниоткуда всем этим знаниям и навыкам не возникнуть, и жизнь принца была прежде всего школой, в которой на игры и развлечения времени оставалось совсем немного.
Принц Уэльский Эдуард в два года. В руке погремушка в виде скипетра, – воспитание короля началось!
Благодаря английским хроникам нам довольно хорошо известна система подготовки Эдуарда VI, принца Уэльского и впоследствии (с девяти лет) короля Англии. Многие считают, что именно его Оскар Уайльд имел в виду под «счастливым принцем» в своей сказке. И его же подразумевал Марк Твен в «Принце и нищем».
Принц Эдуард в семилетнем возрасте
Так вот, заниматься с мальчиком (настоящим, не сказочным) начали в возрасте 6 лет – помимо чтения и письма, принц должен был изучать арифметику, геометрию, философию, географию, историю, военное дело (фортификацию, стратегию и тактику), финансы, риторику, музыку, танцы, богословие, а также иностранные языки – итальянский, испанский, французский, латынь и греческий. Добавьте сюда военные упражнения – фехтование, стрельбу из лука и верховую езду. Ежедневные занятия иногда продолжались по 10-12 часов без перерывов!
До наших дней дошёл дневник Эдуарда – кстати говоря, написанный прекрасным почерком.
Страница дневника девятилетнего короля
К 12 годам Эдуард отлично стрелял из лука, бегло говорил на нескольких языках, помимо родного английского, собрал огромную коллекцию глобусов и карт, хорошо играл на лютне и клавесине, придумал несколько блестящих финансовых схем, даже написал серьёзный объемный богословский трактат – и это, заметьте, помимо официальных церемоний, приёмов и других дел по управлению государством!
Король Эдуард VI в возрасте девяти лет
Современники отмечали настоящую страсть мальчика к учёбе – причём не по причине каких-то наград или наказаний, а единственно от осознания того, что «король должен быть лучшим дворянином в своём королевстве».
Однако Эдуард VI, «мальчик-король», процарствовал недолго, и умер от туберкулёза в возрасте 15 лет…
А теперь, пожалуйста, посмотрите это домашнее видео со страшноватой (оранжевый и чёрный – цвета опасности) обложкой. Ег сделала мама нашей юной читательницы. Предупреждены, значит, вооружены!
Девятое мая, вечер. Праздник закончился. Через вентиляционную отдушину слышу, как где-то в соседней квартире мужчина громко cебе в удовольствие поёт «День Победы». Совсем рядом. Испытал острое желание ему подпеть. Вообразил, как здорово это будет. Особенно, если и другие соседи подключатся. Всем подъездом…
Уверен, многие в этот вечер испытывали похожее чувство. Зря я засмущался и не попробовал. В этот вечер у нас бы обязательно получилось.
А начинался день со звонка в дверь. На пороге две благообразные городские старушки с елейными лицами.
— Здравствуйте! Как вы думаете, сегодня праздник радости или праздник печали?
С утра они ещё на что-то надеялись. Думали — начнём как обычно нудить, нудить и занудим всё на свете. Даже термин к празднику такой появился — «рассуждизм». Это когда всякие «аналитики» «предлагают задуматься». «Let's talk about it», — как говорят у тех, кто составлял им методички. Например, «давайте задумаемся над ценой победы». Или вот как те две старушки:
— Как вы думаете, сегодня праздник радости или праздник печали?
Я замешкался и чуть было уже не ответил, что радости — поддавшись искушению «рассуждизма». Но моя жена соображает не в пример быстрее меня.
— Мы православные, — отрезала она и закрыла дверь.
Тьфу ты, и точно, это ж сектанты. Ишь, как они нашли друг друга — любители «поговорить о Библии» и любители поговорить о том, нужен ли нам Парад, а может, лучше эти денежки раздать ветеранам.
Я, кстати, у ветерана спросил. У последней в нашем роду, кто войну видел, — у прабабушки наших детей. Хотела бы она, чтобы государство выдало ей вместо парада пятьсот тысяч рублей и сделало ремонт в доме?
Она махнула рукой:
— Не такое терпели… Мне, наоборот, пусть бы лучше они (правнук и правнучка) помнили, как мы воевали. Как же без Парада… Дед Тима бы как радовался…
Дед Тима (Тихон Никитич), командир «Тридцатьчетвёрки», девятого мая 1945 года ещё воевал – в Праге
Я знаю: они (правнук и правнучка) будут помнить. Как помню я. Тут ведь что получилось. Раньше, в советские ещё годы, наше поколение находилось за спинами ветеранов. Они были живы, и помнить было их делом, а мы спокойно зевали в пионерском строю, дожидаясь окончания «мероприятия». Слова «никто не забыт, ничто не забыто» ничем не выделялись для нас в ряду других правильных, официальных слов, на которые было так щедро наше советское детство.
Увидеть сегодня, как эти слова оживают, – понять, что они про нас, сродни потрясению. А просто ветераны ушли, и пришла наша очередь. Только и всего.
Нет, не Бессмертный Полк шагал 9 мая по нашим улицам. Не дивизия. Не корпус. 12 миллионов – нет такого войскового соединения. Это шагала нация. Это шёл бессмертный русский народ.
Никуда ничего не делось. Не кануло в торгово-развлекательных центрах, не растворилось на курсах «американского английского». Мы есть. Вчера мы это увидели. И пусть молодые «несерьёзно» повязывают ленточки на модные рюкзачки. Пусть, как на карнавал, разрисовывают машины. Живы люди — жива и радость. Праздник — жив.
Учёные придумали много моделирующих компьютерных систем для поиска оптимальных решений сложных задач – скажем, «найти наилучшую форму плотины на реке при наименьших затратах строительного материала», или «найти наилучшую конструкцию многоэтажного дома при минимальных затратах на отопление».
В числе прочих учёные предложили компьютеру и задачу на поиск «оптимальной формы одежды». Проделав необходимые расчёты, компьютер выдал результат: она должна иметь форму колокола, расширяющегося книзу – только не цельного, а с длинным разрезом, причём один край разреза должен перекрывать другой.
В чём физический смысл предложенного компьютером решения? Когда человек находится в покое, «колокол» наглухо закрывает всё тело с ног до головы и не пропускает холод внутрь. Человеку тепло. Но вот человек встал и пошёл, занялся какой-то физической работой – длинный разрез даёт «колоколу» распахнуться, за счёт чего и обеспечивается нормальная вентиляция для отвода лишнего тепла.
Увидев компьютерное решение, учёные только развели руками – так это же плащ! Самый обыкновенный античный и средневековый плащ!
Многие тысячи лет подобный плащ был для людей «тёплой одеждой номер один». Дошедший до нас потомок длинного средневекового плаща – шотландский килт.
Шотландия – страна горная, с холодным и влажным климатом, причём погода может меняться по 5–6 раз на день. Только что было очень жарко, и вдруг через какие-то 10 минут температура падает почти до нуля градусов... Именно для такой постоянно меняющейся погоды в Шотландии изобрели так называемый «большой килт», или «фейли бёг» (feileadh beag).
Многие называют килт «юбкой», это неправильно. По сути, это был всё тот же самый «колокол с разрезом»: прямоугольный длинный большой плащ из толстой шерстяной ткани, обёрнутый вокруг тела и перепоясанный ремнём. (Кстати, шотландское слово «килт» и переводится как «заворачиваться, обёртывать».)
В XVII веке в Шотландии появился «малый килт», или «фейли мор» (felileadh mor). Большой килт был действительно большого размера (размер взрослого килта – приблизительно 6х3 метра, представляете?), поэтому был не всегда удобен в качестве повседневной одежды. В итоге придумали «отрезать» от него верхнюю часть и получили малый килт – от пояса до колен. Однако он точно так же оборачивается вокруг тела (практически как мы оборачиваем вокруг себя полотенце после ванной) и застёгивается сбоку. На ремне впереди килта вешается спорран – сумочка, которая используется вместо карманов.
А как же брюки? Что ж, брюки – очень хороший вид одежды, однако есть у них и недостаток: они прекрасно справляются со сбережением тепла в холодное время, но вот с «теплосбросом» в жаркую погоду у брюк очень серьёзные проблемы. Говоря проще, в них жарко. Недаром спортсмены летом предпочитают длинным брюкам трусы или шорты.
В следующий раз расскажем, почему американские супергерои носят трусы поверх колготок.
Подписчица нашей страницы "ВКонтакте" спрашивает, стоит ли ей рискнуть выписать детям "Лучик". Ответы опытных мам:
Здравствуйте, уважаемые любители животных и великой русской литературы! Представьте: шёл сегодня носом в телефон мимо памятника Гоголю, что в скверике перед музеем Гоголя на Гоголевском бульваре, и попался мне на глаза вот такой забавный пост:
Хорошо формулирует Розя Скрипник! А с Гоголем – там вот какая вышла история...
Обычно у людей так: мы сами представляем себя "хардкорной версией" – то есть чем-то мужественным или романтичным, а окружающие видят нас несуразными "пуссикэтами". С Гоголем же вышла путаница: пока он был хардкорной полтавской версией Эдгара Аллана Дэвидовича (вспомним "Страшную месть" или "Портрет"), все умилялись – "ну до чего же милый", а когда он стал "пуссикэтом" (наивным, простодушным, но очень благонамеренным), те же самые все принялись орать: "А-а-а, аццкий сотона!.."
Можно, я расскажу эту историю? Вот, кстати, картина Репина (буквально), на которой Гоголь больше похож на свою хардкорную фотографию, чем на портрет из учебника литературы...
И.Е. Репин. "Самосожжение Гоголя"
Начнём с того, что в детстве Гоголь был чувствительным и сентиментальным мальчиком. У него был младший брат-погодок Иван, с которым они очень дружили. Примерно девяти лет отроду Иван умер от болезни, и Никоша (как называли будущего писателя в семье) очень тяжело переживал эту смерть. Одним из первых его литературных произведений была детская поэма «Две рыбки», в которой он аллегорично изобразил их с братом судьбы. Это важно.
Существует теория, что в первом более или менее законченном произведении писателя в закодированном виде таится всё его будущее творчество – как яблоня в яблочном зёрнышке. Не выбрасывайте первые литературные опыты ваших детей!..
Так вот, "яблочным зёрнышком" Гоголя были плаксивые (в хорошем смысле слова) "Две рыбки". И, если вам покажется (или кто-то скажет), что в "Старосветских помещиках" он бичует этих нелепых, но милых стариков беспощадным сарказмом, вспомните об этом, пожалуйста.
В учении отрок Гоголь не усердствовал. Его главным школьным увлечением был театр. Вот описание его участия в одном из ученических спектаклей:
Является дряхлый старик в простом кожухе, в бараньей шапке и смазанных сапогах. Опираясь на палку, он едва передвигается, кряхтит, хихикает, кашляет. И, наконец, закашлял таким удушливым сиплым старческим кашлем, с неожиданным прибавлением, что вся публика грохнулась иразразилась неудержимым смехом. А старик преспокойно поднялся соскамейки и поплёлся со сцены, уморивши всех сосмеху.
«Неожиданное прибавление», если кто не понял, – это звук, исторгаемый теми устами, что не говорят по-фламандски. И далее:
Бежит за ширмы инспектор Белоусов: – „ Как же это ты, Гоголь? Что же это ты сделал? “ – „ А как же вы думаете сыграть натурально роль 80-летнего старика? Ведь у него, бедняги, все пружины расслабли, и винты уже не действуют, как следует“.
Гоголь в гримёрке перед гимназическим спектаклем
В другой раз Гоголь играл роль скряги. К этой роли он готовился больше месяца: часами просиживал перед зеркалом и пригибал нос к подбородку, пока наконец не достиг желаемого.
В гоголевской страсти к актёрству была какая-то чрезмерность, какое-то подчас бесовство: «Бывало, то кричит козлом, ходя у себя по комнате, то поёт петухом среди ночи, то хрюкает свиньёй, забравшись куда-нибудь в тёмный угол», – вспоминали товарищи Гоголя по гимназии. – «У него был громадный сценический талант и все данные для игры на сцене: мимика, гримировка, переменный голос и полнейшее перерождение в роли, которые он играл. Думается, что Гоголь затмил бы и знаменитых комиков-артистов, если бы вступил на сцену».
Ан дудки. По приезду в Санкт-Петербург юный Гоголь пытается выдержать актёрское испытание (среди экзаменаторов сам Каратыгин), но терпит крах – во время чтения запинается, мямлит и даже не является потом узнать результаты.
Сам он вспоминать об этом не любил (ну понятно – травма), зато рассказывал, что будто бы, едва приехав в Санкт-Петербург, отправился на квартиру Пушкина. Перед дверью его охватывает такое волнение, что он вынужден сбежать вниз и долго приводить в порядок сердце и дыхание в кофейне… Снова идёт на штурм. Дверь открывает слуга.
– А что, Александр Сергеевич дома ли?
– Почивают-с.
– Всю ночь работали?
– Как же, работали-с! В картишки играли-с…
Вероятнее всего, Николай Васильевич этот эпизод выдумал. Как и знаменитый «эпизод с кошкой», известный со слов Александры Осиповны Смирновой-Россет. История звучит так:
Было мне лет пять. Я сидел один в Васильевке. Отец и мать ушли. Оставалась со мною одна старуха няня, да и она куда-то отлучилась. Спускались сумерки. Я прижался к уголку дивана и среди полной тишины прислушивался к стуку длинного маятника старинных стенных часов. В ушах шумело, что-то надвигалось, что-то уходило куда-то. Верите ли, – мне тогда уже казалось, что стук маятника был стуком времени, уходящего в вечность. Вдруг слабое мяуканье кошки нарушило тяготивший меня покой. Я никогда не забуду, как она шла, потягиваясь, а мягкие лапы слабо постукивали о половицы когтями, и зелёные глаза искрились недобрым светом. Мне стало жутко…
Дальше – вызывающий смесь ужаса и отвращения рассказ о том, как Никоша топит кошку в пруду (она вырывается, он пихает её в воду палкой), а потом сам же горько оплакивает.
Наверняка между первой и второй частями рассказа Гоголь хитро посверкивал глазами в сторону слушателей – готовы ли? Ибо не может не очарованный и не загипнотизированный человек поверить в техническую возможность утопления кошки пятилетним ребёнком. (Вы когда-нибудь кошку купали? Палкой он её в пруд запихивал…)
Эта ещё ничего, спокойная, раз хозяева без перчаток
Для читателей, чьи любовь к животным и отзывчивое на чужую боль сердце затмевают внимательность, повторим: никакой кошки Гоголь в детстве, разумеется, не топил. Но сам этот выдуманный им рассказ лишний раз напоминает о толике бесовства в его прирождённом актёрстве. Рассказы, подобные этому, из разряда известных гоголевских недобрых розыгрышей (однажды, подговорив товарищей, он убедил однокашника, человека болезненно мнительного, что у того «бычачьи глаза»).
Но продолжим рассказ. Итак, Гоголь – молодой провинциал, приехавший покорять столицу. Энергичный, дерзкий, по-хорошему нахальный, малообразованный (из всей европейской литературы читал и признавал одного Вальтера Скотта). Как вы думаете, с кого Гоголь потом писал своего Хлестакова?
Да с себя, разумеется!
Похож? На Хлестакова? Это Гоголь, ему тут 25 лет. Причёска его называется "тупей". Помните рассказ Лескова "Тупейный художник" – про несчастного парикмахера? Он раньше то ли в школьной программе, то ли в "списке рекомендованного чтения" был. Тупеями (от французского tоuреt, «пучок волос») называли особый начёс над лбом. Так что у Тихонова тут тоже тупей:
Кстати, почему у Хлестакова всё получается – всех ввести в заблуждение, всех очаровать, обмануть? Только ли потому, что у страха глаза велики? А может, ещё и потому, что Хлестаков был не лишён актёрского обаяния?
Сам он о себе говорит: «У меня лёгкость необыкновенная в мыслях». Но ведь «лёгкость в мыслях» – это не только каламбур, напоминающий о легкомыслии. Гениальность художника тоже обусловлена «лёгкостью в мыслях». Когда слово или решение приходит легко, само собой, «будто кто-то твоей рукой водит». Врущий Хлестаков испытывает настоящее вдохновение...
ХЛЕСТАКОВ. У меня легкость необыкновенная в мыслях. Все это, что было под именем барона Брамбеуса, «Фрегат Надежды» и «Московский телеграф»… все это я написал.
АННА АНДРЕЕВНА. Так, верно, и «Юрий Милославский» ваше сочинение?
ХЛЕСТАКОВ. Да, это мое сочинение.
МАРЬЯ АНТОНОВНА. Ах, маменька, там написано, что это господина Загоскина сочинение.
АННА АНДРЕЕВНА. Ну вот: я и знала, что даже здесь будешь спорить.
ХЛЕСТАКОВ. Ах да, это правда, это точно Загоскина; а вот есть другой «Юрий Милославский», так тот уж мой.
АННА АНДРЕЕВНА. Ну, это, верно, я ваш читала. Как хорошо написано!
Забегая вперёд (и памятуя о «Двух рыбках») обратим внимание, что образ Хлестакова не исчерпывается комизмом. Хлестаков – это человек, который, в отличие от Гоголя, так и не покорил столицу. И вот теперь возвращается – навсегда. Впереди слякотный просёлок, унылая поместная и уездная жизнь, папенька-самодур, которого Хлестаков боится. Его вдохновенная болтовня – это прощальный бенефис, погребальный гимн несбывшимся мечтам. Кто знает, что там плескалось на дне души? Может, хотел служить, хотел писать (тогда все этого хотели) и написать что-то и впрямь не хуже «Женитьбы Фигаро»… Да вот ничего не вышло.
Как у самого Гоголя – с театральным поприщем.
Вообще, «Ревизор» – это целый букет несбывшихся надежд. Рухнули надежды Марьи Антоновны на выгодное замужество, рухнули надежды Петра Иваныча Бобчинского, что о нём скажут государю – живёт, дескать, такой на свете. Нет, не скажут, никто о нём не узнает. Ему суждено сгинуть бесследно. Как и большинству из нас. Неслучайно в большинстве постановок «Ревизора» реплику: «Чему смеётесь? Над собою смеётесь!» Городничий кричит в зал. То есть – зрителям. И мы ухахатываемся...
Мог бы и Николай Васильевич несолоно хлебавши вернуться в свою Васильевку. Актёрский экзамен он провалил, со службой тоже не складывалось. Пристроят его к месту, а он несколько дней походит и пропадёт. Три дня его нет, потом является. Ему говорят: «Николай Васильевич, голубчик, нельзя так»! А он сразу – раз, и тянет из кармана прошение об отставке. Заранее написал.
Литературная стезя тоже начиналась не гладко. Гоголь являлся на поклон к Булгарину, главному редактору журнала «Северная пчела», и преподносил тому хвалебную оду, в которой сравнивал Булгарина с Вальтером Скоттом.
Сохранилось письмо Гоголя к матери, в котором он обращается к ней с неожиданной просьбой: «Если будете иметь случай, собирайте все попадающиеся вам древние монеты и редкости, какие отыщутся в наших местах, стародавние, старопечатные книги, другие какие-нибудь вещи, антики». Откуда такое увлечение стариной? Очень просто: собирателем древностей был Павел Петрович Свиньин, издатель «Отечественных записок», в которых и была напечатана повесть Гоголя «Бисаврюк, или Вечер накануне Ивана Купала»… Это уже не хлестаковские, а прямо-таки молчалинские манеры!
Ах да, Молчалин – это у Грибоедова. Ну тогда вот вам Гоголь – Башмачкин.
Некоторое время Гоголь читал курс истории в университете, где, по отзывам, «стал посмешищем для студентов» («лицо подвязано платком от зубной боли»), однако «лекции имели на всех, а в особенности на молодых его слушателей, какое-то воодушевляющее к добру и к нравственной чистоте влияние».
Говорят, однажды Гоголь обрил голову, чтобы лучше росли волосы, и носил парик, под который, чтобы тот не сползал, подкладывал вату. Вата под париком сбивалась и самым прискорбным образом выглядывала наружу. Сразу вспоминается:
…И всегда что-нибудь да прилипало к его вицмундиру: или сенца кусочек, или какая-нибудь ниточка; к тому же он имел особенное искусство, ходя по улице, поспевать под окно именно в то самое время, когда из него выбрасывали всякую дрянь, и оттого вечно уносил на своей шляпе арбузные и дынные корки и тому подобный вздор. Ни один раз в жизни не обратил он внимания на то, что делается и происходит всякий день на улице, на что, как известно, всегда посмотрит его же брат, молодой чиновник, простирающий до того проницательность своего бойкого взгляда, что заметит даже, у кого на другой стороне тротуара отпоролась внизу панталон стремешка, – что вызывает всегда лукавую усмешку на лице его.
Это – Гоголь, великая повесть «Шинель». Акакий Акакиевич Башмачкин.
Слева Ролан Быков, справа Александр Карпов, но как похожи!
А вот Гоголь о себе: «Никто из читателей моих не знал того, что, смеясь над моими героями, он смеялся надо мною» («Выбранные места из переписки с друзьями»).
А вот что касается воодушевления к добру и нравственной чистоте (помните, «лекции имели на всех (...) какое-то воодушевляющее к добру и к нравственной чистоте влияние»?)
Только если уж слишком была невыносима шутка, когда толкали его под руку, мешая заниматься своим делом, он произносил: „Оставьте меня, зачем вы меня обижаете?“ И что-то странное заключалось в словах и в голосе, с каким они были произнесены. В нем слышалось что-то такое преклоняющее на жалость, что один молодой человек, недавно определившийся, который, по примеру других, позволил было себе посмеяться над ним, вдруг остановился, как будто пронзенный, и с тех пор как будто все переменилось перед ним и показалось в другом виде. Какая-то неестественная сила оттолкнула его от товарищей, с которыми он познакомился, приняв их за приличных, светских людей. И долго потом, среди самых веселых минут, представлялся ему низенький чиновник с лысинкою на лбу, с своими проникающими словами: „Оставьте меня, зачем вы меня обижаете? “ — и в этих проникающих словах звенели другие слова: „Я брат твой“. И закрывал себя рукою бедный молодой человек, и много раз содрогался он потом на веку своем, видя, как много в человеке бесчеловечья, как много скрыто свирепой грубости в утонченной, образованной светскости, и, боже! даже в том человеке, которого свет признает благородным и честным…
Это – снова Башмачкин.
Один из нехудших Башмачкиных нашей сцены – Марина Неёлова
Позже мы ещё вспомним об этой пророческой строчке: «Какая-то неестественная сила оттолкнула его от товарищей»...
А пока Гоголь весьма общителен; его «Вечера на хуторе» прогремели и принесли ему славу, к которой молодой автор отнёсся на удивление трезво: «Вы спрашиваете об „ Вечерах“ Диканьских. Чёрт с ними ! ( … ) Да обрекутся они неизвестности, покамест что-нибудь увесистое, великое, художническое неизыдет из меня!»
И вот тут Плетнёв наконец знакомит его с Пушкиным и случается так, что именно Александр Сергеевич подсказывает Гоголю идею того самого «увесистого, великого, художнического».
Но Гоголь чувствует, что работа над «Мёртвыми душами» предстоит огромная, долгая (а кормиться-то надо!), и вот этот простодушный наглец просит Пушкина подсказать ему ещё один сюжет – для лёгкой комедии: «Я, кроме моего скверного жалования университетского — 600 рублей , никаких не имею теперь мест. Сделайте же милость, дайте сюжет».
И Пушкин делится с ним замыслом, над которым собирался было поработать сам, записав для памяти: «Криспин (Свиньин) приезжает в губернию на ярмонку, его принимают за… Губернатор честный дурак, губернаторша с ним проказит. Криспин сватается за дочь…».
Неизвестно, написал бы Пушкин эту вещь или нет, но, надо сказать, он уступает Гоголю своего Криспина-Свиньина не без сожаления, сказав домашним – в шутку, но с оттенком досады: «С этим малороссом надо быть осторожнее: он обирает меня так, что и кричать нельзя»...
Наверное, все устали уже, давайте перерыв сделаем? Потому как впереди главная часть – как топили самого Гоголя. Почему он такой хардкорный на фотографии – и на этом посмертном памятнике...
...мимо которого я два часа назад на почту ходил – и как раз на обратном пути увидал в телефоне забавный пост Рози Скрипник. И прямо руки зачесались рассказать вам эту историю. Надо было отчёт за апрель составить, а я время на переписывание этого рассказа потратил, товарищи.
Вы хоть напишите – продолжение-то нужно вообще? Или «достал уже окаянный Лучик»? Кстати, от рекламы «Лучика» ничто никого не освобождает!
Патологическая скромность не позволяет мне подчеркнуть красным «детям выписала». Надеюсь на вашу внимательность.
Больше 400 лет назад, в 1584 году, в Англии была издана книга романтических стихов и песен «A Handful of Pleasant Delights », то есть «Горсть приятных наслаждений». Это был типичный для того времени сборник модных сонетов, романсов и стихотворений о любви. Настоящим «хитом» сборника стала песня «Greensleeues», или «Зелёные рукава».
Согласно красивой легенде, эта песня была сочинена лично королём Англии Генрихом VIII около 1530 года для Анны Болейн, придворной красавицы, в которую король влюбился до безумия. Ради того, чтобы жениться на леди Анне, король развёлся с королевой Екатериной, объявил незаконной родную дочь Марию, рассорился с римским папой, начал войну и даже умудрился сменить в королевстве религию...
Генрих VIII и Анна Болейн на охоте
Впрочем, это отдельная история, нас интересует исключительно песня «Зелёные рукава», написанная сходившим с ума от любви королём.
Наверняка вы не раз и не два слышали эту простую, но трогательную и глубокую старинную мелодию. Её часто используют в разных исторических фильмах и спектаклях для того, чтобы создать атмосферу позднего средневековья, английского ренессанса. Послушайте, и вы наверняка вспомните эту мелодию:
Эта мелодия была невероятно популярной. Даже в пьесах Шекспира она упоминается несколько раз – например, в пьесе «Виндзорские проказницы» толстый глупый рыцарь сэр Джон Фальстаф запальчиво восклицает:
"– Да пускай с неба вместо дождя сыплется картошка! Пусть гром грянет песню «Зелёные рукава»! Пусть хлещет град из леденцов и метёт сахарная метель!"
В книге «Горсть приятных наслаждений» в песне «Зелёные рукава» «всего» 18 куплетов. Пускай это вас не удивляет – в те времена ещё не придумали такого понятия, как «эфирный формат» с обязательным урезанием песни в 3 куплета и 3 припева с временем звучания не более трёх с половиной минут. Тогда песни (особенно для любимых) могли петь ужасно подолгу. Однако 18 куплетов – это только начало, верхушка айсберга. По оценкам разных исследователей, для песни «Зелёные рукава» было впоследствии сочинено... от полутора до двух тысяч куплетов!
Однако давайте же теперь всё-таки откроем ту самую книгу, изданную в 1584 году, и почитаем, как же страстно, чисто и бескорыстно король был влюблён в прекрасную леди Анну...
Сборник "Горсть приятных наслаждений", 1584 год
Первый куплет, само собой, вступительный: "
Увы, любовь моя, ты причинила мне боль, Отвергнув меня бесцеремонно, Ибо я любил тебя столь долго, Наслаждаясь, когда ты была рядом".
В принципе, ничего такого. Человек любит, его отвергают – кому такое легко перенести? Но читаем дальше...
Всегда готов был услужить, Чтобы исполнить любую твою прихоть. Я оплатил все твои расходы, и повседневные, и земельные, Чтобы завоевать доброе отношение и любовь".
Обратите внимание на «земельные расходы».
Купил тебе я головной убор из трёх перьев, С тончайшей и модной вышивкой. Я предоставил тебе и жильё, и богатый стол, Что весьма опустошило мой кошелёк".
Кхм... Ничего не напоминает? «Кольца и браслеты, шляпки и жакеты – разве я тебе не покупал»...
Согласитесь, вряд ли это похоже на современное представление о настоящей любви? Читаем дальше:
Купил тебе я три лучших нижних юбки Из самой тончайшей ткани, какая только может быть. Купил я ожерелье из драгоценных камней, И всё это я потратил на тебя!
В следующем куплете изнывающий от любви автор поёт про «платье из прекраснейшего белого шёлка с золотой вышивкой», потом про «пояс с шитьём из красного золота, весь обсыпанный жемчугами», потом про «лучшего коня из моих конюшен, чтобы ты ездила, куда хотела», и в конце концов риторически восклицает (а может, даже слезу пустил?):
И кто оплачивал все эти удовольствия, Которыми ты пользовалась и которые тебе так нравились? Именно я – которому ты отказала И презренно отвергла предложенную любовь...
История Анны Болейн оказалась в итоге крайне печальной и трагичной – сперва она всё-таки уступила королю и тайно обвенчалась с ним, а в 1533 году официально стала королевой Англии. Казалось бы – вершина, предел мечтаний, «весь мир у твоих ног»! Но всего лишь через три года(1536) король Генрих леди Анну разлюбил, обвинил в колдовстве и государственной измене, приказал судить и казнить.
И уже одаривал шелковыми юбками, расшитыми золотом платьями, бриллиантовыми украшениями, поместьями, породистыми жеребцами и драгоценными головными уборами другую женщину, которую звали Джейн Сеймур...
"Концепция изменилась": Генрих VIII, Джейн Сеймур и их сын, будущий король Эдуард VI, ставший героем книги Марка Твена "Принц и нищий". (О нём мы скоро расскажем тоже)
Правда, мы не знаем – пел ли он для неё песню «Зелёные рукава» или всё-таки уже нет? Как считаете? Гм... И, эх... невозможно же удержаться!
Плодовый клоп, сидящий на кусте садовой малины, уверен, что малина существует для того, чтобы он её ел. Мысль о том, что этот куст кто-то посадил для себя, не приходит ему в голову, и глупо укорять клопа за эту ошибку. Хотя соглашаться с тем, что малину выращивают для клопов, ещё глупее.
Однако мы сами отчасти уподобляемся этому неразумному насекомому, когда говорим "цифровизация – это прежде всего удобно". Малина – это прежде всего вкусно, да. Но кому? Клопу? А с какой стати? Кто сказал, что именно клоп главный, а не вот это существо, например?
Или не его дедушка, посадивший малину? Или не тот, кто выпустил постановление, согласно которому дедушка получил право на шесть соток и выращивание малины... Но клопу это абсолютно неинтересно. Клоп считает всё это натягиванием совы на глобус.
Что ж, оставим сову в покое. Поговорим о прогрессе.
Останови́м он или неостановим – вопрос философский, а вот управлять прогрессом можно. Можно, например, притормозить заморозить исследования по искусственным углеводам, заменив их исследованиями в области генной модификации сельскохозяйственных культур. Или вот в 50-60-е годы прошлого века магистральным путём прогресса считалось освоение космоса. Космос тогда рассматривали как возможность экстенсивного развития технологической цивилизации: космос – это ещё больше ресурсов: ещё больше пространства для жизни и производства.
Почему космос был так важен для человечества в первые послевоенные десятилетия? Нет, не потому, что таков был побочный эффект прогресса – развития военных ракетных технологий. Дело было в другом.
Производство не может достичь определённого уровня и остановиться: производство либо расширяется, либо гибнет. Почему? Таковы законы придуманной людьми в XVII–XIX столетиях индустриальной экономики. Допустим вы решили заняться производством сковородок. Для этого нужно закупить сырьё, арендовать оборудование, нанять рабочих...
У вас на всё это денег нет. Они есть у кого-то, кто сам заниматься производством сковородок не хочет – ну вот не хочет и всё! Однако согласен дать денег вам – при условии, что вы долг вернёте, конечно. И вот это вот долг, именуемый кредитом либо инвестицией, будет заставлять вас всё время выпускать и продавать больше продукции, чем необходимо для окупаемости производства. Вы должны не только окупить производство, но и окупить долг. А для этого вам придётся выпустить больше продукции, чем вы планировали. А чтобы выпустить больше продукции, понадобится больше сырья, больше рабочих, больше оборудования и... да что же это такое, опять больше денег! Которых, напомним, у вас нет, но вы можете и их тоже взять у кого-то в долг. А чтобы вернуть и этот долг, вам понадобится в следующем производственном цикле выпустить и продать ещё больше сковородок, а для этого ещё больше закупить... нанять... и занять.
Вот почему производство должно всё время расти.
Но на Земле оно бесконечно расти не может, потому что Земля конечна, и население её, и ресурсы её конечны. Поэтому-то в 50-е годы и существовала большая (и наивная, как мы понимаем теперь) надежда на освоение космоса. Не у простых людей, разумеется. У «планировщиков».
Однако уже к началу семидесятых стало ясно, что ближний космос для колонизации не годится. А о дальнем мечтать пока рано, да и неизвестно, что там. И космический проект пришлось потихоньку сворачивать. Космос больше не надежда человечества, а так, что-то сбоку припёка, на обочине «магистрального пути прогресса». А «магистральный путь» – это «цифровая трансформация», сокращённо – «цифровизация».
Цифровизация чего?
Это очень интересный вопрос, но сперва закончим с прогрессом. Это, как мы предупреждали, вопрос философский, поэтому, если вы не любите философствований, прокрутите текст до следующей картинки.
Три модели
"Прогресс" – это миропредставительная модель. То есть упрощённая схема, и даже не схема, а образ, с помощь которого мы "понимаем", как устроен мир. Но на самом деле не понимаем, а именно представляем – то есть воображаем. И это воображение (фантазия, миф) заменяет нам понимание.
Модели мира бывают двух типов: циклическая (всё движется по кругу, как солнышко по небу) и направленная (всё движется к некоей цели, к некоему результату, как стрела летит в цель). Микс этих двух типов – хитровыгнутая спиралевидная модель: вроде бы и по кругу, но "на каждом витке выше", а значит – всё-таки направлено, всё-таки к цели. Таким образом, "спиралевидная модель развития" тоже направленная.
А теперь интересное: циклическая модель предполагает, что мир вечен. А направленная модель предполагает, что он конечен. Ведь если у процесса есть цель – то есть и конец процесса. (Либо, если цель недостижима, она бессмысленна.)
Вы скажете, дудки: одной цели достигли – ставим перед собой другую, потом ещё другую и ещё другую, и так бесконечно? Но знаете ли, как в философии называется такая модель? "Дурацкая бесконечность".
Ладно, это мы уже вбок от вбока пошли, заканчиваем. Прогресс – модель эсхатологическая. То есть описывающая (невольно) конец мира. Его смерть.
Эта невольная эсхатология постоянно вырывается из подсознания сторонников направленной модели – то в виде концепции "конца истории" японо-американца Фукуямы (над ним у нас принято смеяться), то в виде советской концепции Коммунизма – Светлого будущего, наиболее выдающиймся представителем которой были не Хрущёв, не Суслов и не Маркс-Энгельс-Ленин, а Иван Ефремов, автор "Туманности Андромеды". Ну достигли светлого будущего, а дальше? Ради чего жить и трудиться, за что бороться? (Заметьте: для ответа на этот вопрос – "Что дальше?" – Ефремову тоже понадобился Космос...)
Вот, кстати, три иллюстрации к роману Ефремова. Сюжет один, но обратите внимание на "разночетния". Первая иллюстрация (слева) 1958 года: реалистичная, но слегка обобщённая, с налётом романтичной мечты. Вторая 1962 года: космос стал реалистичнее, добавилось деталей как в материальной среде, так и в характерах персонажей. "Космос реален". Третья – 1999 год, уже нарочитая условность, сказка, миф... (Зато важное значение приобретает бюст героини.) Тоже своего рода "три модели".
Так вот, теперь о цифровизации – цифровизация чего она. Если одним словом – то управления. "Цифровизация процессов управления процессами". (Не смейтесь, это правда так.) И начать это объяснение следует сначала – с кибернетики...
Кибернетика
Вы, конечно, знаете, что каких-нибудь полвека назад именно так называли всё то, что мы сегодня в быту называем "цифровизацией", то есть – "всё связанное с компьютерами".
Автоматический пылесос под названием "Кибернетика" из "Незнайки в Солнечном городе"
Однако само слово "кибернетика" весьма древнее, и история его интересна и примечательна. Ещё в 1834 году физик Ампер в книге «Очерки по философии наук» описал науку под названием «кибернетика». И заимствовал он это слово аж у древнегреческого философа Платона.
По-гречески «кибернетикес» (κυβερνητικης) означает «искусство управления кораблём», но сам Платон использовал это слово в трактате «Республика» как образное описание управления людьми: «Как мудрый кормчий правит в море кораблём, так и мудрый правитель правит своим народом».
То есть кибернетика – это наука об управлении.
В 1948 вышла книга «Кибернетика, или управление и связь в животных и машинах» Норберта Винера – учёного, которого называют основоположником современной кибернетики. Он сделал важное открытие: существуют универсальные законы управления и использования информации, единые как для машин, так и для живых организмов.
Что изучает, чем занимается кибернетика? Её интересуют абсолютно любые системы, в которых присутствует управление. В математической функции значение одной переменной может управлять другой переменной? Да. Значит, кибернетику интересует математика. Кошка бежит туда, куда бежит мышка? То есть можно сказать, что «мышка управляет кошкой»? Обезьяну можно научить дёргать за верёвку, чтобы получить банан? Да. Значит, кибернетику интересует поведение животных.
А поведение человека? Интересует ли оно кибернетику, как вы думаете?
Зачем компьютеры изучают «цифровой след» человека – то есть запоминают, как он ведёт себя в интернете? Какие совершает покупки, какими сервисами пользуется, какими передвигается маршрутами, какую информацию читает, а какую пролистывает, не читая, какие мнения «лайкает», а какие «дизлайкает», а значит, каких придерживается убеждений? Эта информация собирается в огромные базы данных – для чего?
«Очерки по философии наук» Ампера (1843) и «Кибернетика» Винера (1948)
В своей книге «Кибернетика» Норберт Винер писал о том, что законы кибернетики могут применяться для изучения поведения людей, развития общества, взаимодействия социальных групп.
А это значит, что компьютер может не только прогнозировать, как поведёт себя человек, но и программировать его на то или иное поведение. Например – настойчиво предлагать ему определённую информацию, а другую информацию – скрывать. Чтобы одних возможностей лишать, а другие – навязывать.
Для чего это нужно? Для того, чтобы попытаться справиться с индустриально-финансовым кризисом, охватившим планету, – чтобы перейти от "рыночной" системы к "планово-распределительной" – как в СССР, да, но на новом технологическом уровне. От "общества потребления", потребности которого индустриальная цивилизация больше не может обслуживать, – к обществу распределения. К обществу жёсткого экономического и социального регламента.
Вроде бы цель благая, но тут возникает следующая загвоздка...
Один из главных законов науки об управлении – кибернетики называется «закон Винера–Шеннона–Эшби». Он гласит:
«Управляющая система должна иметь бо́льшее разнообразие, чем разнообразие управляемых систем».
В переводе на понятный язык: «Тот, кто управляет, должен знать и уметь больше, чем тот, кем управляют».
А теперь подумаем: что должно произойти, когда средний компьютер будет уметь выполнять разных действий больше, чем средний человек? И когда компьютерная система будет знать о поведении людей больше, чем люди знают о поведении этой системы?
Совершенно верно. Компьютеры начнут управлять людьми.
Конечно, можно сказать, что сегодня и светофоры управляют людьми (кстати, с помощью тех же компьютерных программ), и ничего страшного не происходит – наоборот, от этого только лучше…
Но одно дело, когда светофор командует, как нам ходить по улицам. И совсем другое – если он начнёт командовать, куда нам идти. Как жить. Для чего жить. Чего хотеть, а чего не хотеть… Чувствуете разницу?
Когда люди массово и с охотой отказываются от главных завоеваний эволюции, выделяющих их из животного мира, – от разума и свободы воли, – возникает вопрос: в обмен на что?
На этот вопрос мы предлагаем ответить вам. Как вы думаете?
В ожидании казни Герман Геринг имел возможность читать газеты. Одна из публикаций ошеломила его. По словам очевидцев, после прочтения он выглядел так, будто «впервые понял, что в мире есть зло». Также он произнес: «Не может быть, чтобы на свете не осталось порядочных людей». Что же это была за публикация, и почему она так задела Геринга?
Это продолжение вчерашней статьи «Что такое шедевр?». Но прежде чем рассказать эту историю, давайте проведём маленький эксперимент. Взгляните на эти картины.
Пять из них написаны в XVII веке, а ещё одна – в ХХ. Сможете определить на глазок, какая? Запишите комментарием или просто запомните свой ответ...
Хан ван Меегерен
Этот голландский художник презирал современное искусство, предпочитая писать картины в стиле старых голландских мастеров. Критики разносили его творчество в пух и прах: «У него есть все достоинства кроме оригинальности». Когда же ван Меегерен, занимаясь восстановлением старых картин, отреставрировал картину голландского художника, один из критиков сорвал сделку по её продаже, объявив картину подделкой.
Ван Меегерен затаил обиду и задумал написать подделку такого высочайшего качества, чтобы ее было не отличить от оригинала. Выбор пал на Вермеера.
Ван Меегерен. Автопортрет
Судьба Яна Вермеера Делфтского
Ян Вермеер прожил всего 43 года. При жизни известность его была ограниченной, а после смерти имя гениального художника на целых двести лет было забыто.
После смерти Вермеера сиротами остались 11 его детей. Поэтому вдова и его душеприказчики распродавали картины довольно поспешно, не заботясь о том, в чьи руки они попадут. Следы большинства его картин затерялись. И именно поэтому в XIX и XX веке время от времени обнаруживались неизвестные шедевры художника, о подлинности которых можно было только догадываться.
Вермеер мастер бытовой живописи. Картин на религиозные сюжеты у него почти нет. Известно лишь одно полотно — «Христос в доме Марфы и Марии».
Ян Вермеер «Христос в доме Марфы и Марии»
Критики считали, что эта картина могла быть частью утерянного цикла. Для ван Меегерена это стало потрясающей возможностью – написать нового «неизвестного Вермеера» из этого цикла.
Как создать шедевр семнадцатого века, живя в двадцатом?
Прежде всего надо было верно подобрать холст и подрамник. Ван Меегерен покупал старые картины, чтобы смывать верхние слои краски и рисовать поверх первоначального изображения. Кроме того, ему нужны были кракелюры – трещины, которые всегда появляются на старинных полотнах.
Чтобы обмануть экспертизу, ван Меегерен корпел над созданием красок по рецептам XVII века. Тогда их делали из натуральных пигментов и разводили чаще всего маслом или белком. Также он знал, что в XVII веке не использовали зеленый малахитовый пигмент, а смешивали желтую и синюю краски. Он делал так же. Не забыл ван Меегерен и о забивавшейся в трещины пыли.
Итак, потратив добрых четыре года на подготовительные работы, художник приступил к сюжету о посмертном явлении Христа ученикам. Так началось рождение утерянного произведения Вермеера «Христос в Эммаусе».
Хан ван Меегерен «Христос в Эммаусе»
Как Ван Меегерен продал картину Герингу?
Изначально фальсификация задумывалась, чтобы отомстить одному критику за срыв сделки. Но всё пошло не по плану. Тот критик и ещё множество других заключили подлинность этой картины. Но тут в оценку подлинности включился известный арт-дилер Джозеф Дювин. Он заявил, что картина — подделка, причем грубая.
Люди решили: Дювин просто сбивает цену. В итоге афера зашла очень далеко: картину купил музей Бойманса Ван Бёнингена в Роттердаме, заплатив за нее около 2 миллионов долларов. Ван Меегерен почувствовал, что наконец поймал птицу счастья за хвост, и продолжил писать «Вермееров».
Написав очередной шедевр «Христос и грешница», художник понимает, что наиболее реальным покупателем будет, скорее всего, кто-то из немцев. Так и вышло. Геринг был одержим коллекционированием, ограбил половину Европы и всегда мечтал обладать картиной Вермеера.
Заключение сделки стало уже не частным, а государственным делом. В результате переговоров стороны договорились, что за Вермеера Третий рейх возвратит Голландии около двухсот подлинных полотен старых мастеров, государство, получив картины, расплатится с продавцами «Вермеера» деньгами.
Геринг, как и Гитлер, считался ценителем искусства
Как раскрыли фальсификацию?
После войны в Австрии была обнаружена коллекция Геринга, и встал вопрос: кто же продал голландское национальное достояние — картину Вермеера — фашистам? К ван Меегерену пришла полиция. Его обвинили в измене, караемой смертью. Через шесть недель тюрьмы он сознался в мошенничестве.
Ему не поверили – посчитали, что он врет, чтобы остаться в живых. Но, тем не менее, ему дали шанс. И в течение шести недель, находясь в окружении репортеров, фотографов и многих других специалистов, он создал «десятый неизвестный шедевр» под названием: «Молодой Христос проповедует в храме».
Меегерен за работой во время экспертизы
Это доказательство оказалось самым убедительным: дело переквалифицировали. Кроме того, благодаря фальсификации, Голландия вернула 200 утраченных картин. Об этом много писали репортеры, поэтому публикация и попалась Герингу на глаза.
Свидетельства против ван Меегерена в музее Бойманса Ван Бёнингена
А теперь смотрите. Вы – не искусствовед (скорее всего), не художественный критик, не эксперт, определили на глазок, по плохонькой фотографии липового Вермеера, а целому сонму специалистов это не удалось... Наводит на размышления, да?
Перенесёмся лет на 700–800 назад, в средневековый западноевропейский город. Например, в Лион во Франции, в Милан в Италии или в Любек в Германии.
Вся власть – и гражданская, и военная – в таких городах принадлежала особым организациям – торговым гильдиям и ремесленным цехам.
Что такое цех?
На современных фабриках и заводах «цех» – это помещение, в котором производится какая-то отдельная продукция. Например, на кондитерской фабрике бывает конфетный цех, бисквитный цех или карамельный цех. На машиностроительном заводе – кузнечный цех, литейный цех или сборочный цех. В кузнечном цехе делают кованные металлические детали, в литейном – литые, в сборочном – производят сборку готовых изделий, например, станков или автомобилей.
Однако в Средние века «цехом» называлось не помещение, а особого рода организация, объединявшая мастеров-ремесленников. Кто ты? Портной? Значит, должен входить в цех портных. Кузнец? Значит, должен быть мастером цеха кузнецов. Художник? Обязан состоять в цехе художников города. Иначе никто и никогда у тебя ничего не купит.
Чем-то средневековый цех был похож на орден джедаев из фильма «Звёздные войны» – в цехе были строгие правила, цех ни от кого не зависел (у цехов были собственные суды, собственные законы и даже собственные тюрьмы), и, вдобавок ко всему, тогдашний ремесленный цех был грозной военной силой.
Во главе каждого цеха стоял старейшина – самый старый и уважаемый мастер. Возможно, вы читали сказку Тамары Габбе «Город мастеров» или видели одноимённый фильм – там как раз описан такой средневековый город, в котором вся власть принадлежит старейшинам ремесленных цехов. У каждого цеха были собственные герб, флаг, форменная одежда и даже вооружённая стража – настоящее «государство в государстве»!
Мастера или рыцари?
«Как же так?» – спросите вы. Ведь на уроках истории нам рассказывали, что в Средние века главной военной силой были рыцари-феодалы? При чём здесь мастера? Какие могут быть военные из художников, ткачей или портных?
Ну что ж, так думали многие короли и рыцари, считавшие, что «подлые ткачи и пивовары» воевать не умеют. И жестоко ошибались – например, в 1302 году, в битве при Куртрэ, фламандские «жестянщики, ткачи и пивовары» наголову разгромили французское рыцарское войско. Погиб даже главный полководец, граф Роберт Артуа, родственник самого короля! С убитых рыцарей гордые фламандцы сняли больше 700 золотых шпор и повесили их в знак победы в городском соборе. «Битва золотых шпор» – так до сих пор называют битву при Куртрэ в Голландии и Бельгии.
Шнайдеры против Шмитов
Самым низким рангом в цехе был ранг ученика. В ученики обычно брали мальчиков в возрасте 10–13 лет, и ученичество продолжалось около 7–8 лет. Иногда за обучение ученика платили родители; однако намного чаще ученик работал в цехе просто за еду и крышу над головой. Само собой, никакой важной работы ученикам, особенно младшим, не доверяли – в основном они мыли полы и посуду, чистили конюшни и бегали по городу с мелкими поручениями. Старшим ученикам уже дозволялось помогать мастерам и подмастерьям в ремесленной работе, но никаких денег им не полагалось.
Кстати, нетрудно догадаться, что у многих цеховых мастеров были собственные дети – которые буквально «автоматом» попадали в ученики. Сын ювелира становился ювелиром, сын портного становился портным, сын кузнеца – кузнецом. Дочери мастеров ремесленного цеха выходили за сыновей мастеров того же самого цеха, и так происходило в течение многих и многих поколений. Современные учёные в Германии даже как-то провели любопытное исследование – сравнили физические данные людей с фамилией Шнайдер (то есть «портной») и людей с фамилией Шмидт (то есть «кузнец»). Так вот, даже в нашем XXI веке Шмидты, то есть потомки кузнецов, оказались в среднем более высокими и мускулистыми, чем потомки портных — Шнайдеры!
Боевой подмастерье
Следующим рангом в цехе был ранг подмастерья. В наше время подмастерьями часто иронически называют людей не особенно искусных, начинающих, дилетантов; однако в Средние века такого человека назвали бы учеником, но никак не подмастерьем.
Подмастерье – это уже квалифицированный искусный работник, который за свою работу получает очень даже неплохие деньги. Многие готовые вещи, которые цеха выставляли на продажу, делались именно подмастерьями, а не мастерами. Впрочем, подмастерья не только работали «по специальности» – именно они были основной военной силой цеха, а заодно и его охраной. Подмастерья также следили за дисциплиной среди учеников (иногда весьма строго), а также работали приказчиками (на современном языке «приказчик» – это одновременно и рекламный агент, и продавец) в лавках и на ярмарках.
Однако насколько далеко было ученику до подмастерья, настолько же подмастерью было далеко до мастера. Подмастерье не имел права на собственное клеймо, то есть даже если он делал то или иное изделие самостоятельно, это изделие всё равно подписывалось клеймом мастера. Подмастерья не имели права голоса в совете цеха. Подмастерье не мог набирать себе учеников. Подмастерье не имел права без разрешения мастера жениться, сменить место жительства, да даже просто бросить работу и сбежать – средневековые законы обходились с беглыми подмастерьями очень сурово!
Мечтой каждого подмастерья было стать настоящим мастером, получить свободу, право на собственную «марку», на собственный дом и уже самому набирать себе учеников и подмастерьев. И вот тут-то мы и встретимся со словом «шедевр»…
Мастепис, или Майстерштюк
По-французски «шедевр» (chef-d’oeuvre) буквально означает «главное изделие». По-английски это будет называться «masterpiece», а по-немецки – «Meisterstück».
Чтобы стать мастером, подмастерье должен был выполнить ряд трудных условий. Например, он должен был отработать определённый срок (обычно не менее 10 лет). У него должно было быть достаточно денег, чтобы обзавестись собственным домом. Он должен был на свои деньги купить полный латный доспех для цехового арсенала (помните? цех был ещё и военной организацией!). Он должен был устроить на свои деньги пиршество для старейшины и всех мастеров. Но это всё было не главное.
Главное – это было создание шедевра, то есть «главного изделия», настолько выдающегося образца своего искусства, чтобы ни у кого не могло возникнуть даже и тени сомнения, что это делал подлинный мастер. Сейчас бы это назвали «экзаменом» или «практической работой», но в те далёкие времена это называлось словом «шедевр».
Что такое шедевр
Правила создания шедевра были сложнее любого современного экзамена. Во-первых, шедевр должен быть полностью придуман автором (копировать чужую работу не запрещалось, но шедевром это ни один мастер не признает).
Во-вторых, шедевр должен быть создан за свой счёт. Скажем, если подмастерье-ювелир хотел сделать драгоценный кубок в качестве шедевра, он должен был самостоятельно купить золото, серебро и самоцветные камни.
В-третьих, за шедевр нельзя было выдать заказное изделие. Если изделие было сделано на заказ или на продажу, то есть «за деньги», то шедевром оно не считалось.
В-четвёртых, автор должен был делать шедевр целиком и полностью сам, от первой операции и до последней. Обычно в цехе многое делали старшие ученики и подмастерья – скажем, в ювелирном цехе им поручали такие операции, как вытягивание проволоки или растирание красок для эмали. Однако к шедевру это правило не относилось – автор должен был делать все операции сам.
В-пятых, подмастерье должен был создавать свой шедевр только в свободное от основной работы время. То есть от исполнения своих основных обязанностей изготовление шедевра его не избавляло. Нельзя было сказать: «Ах, оставьте меня, я занят, я шедевр создаю».
Признание
Когда шедевр был готов, его представляли совету мастеров цеха на обсуждение. Каждый мастер должен был сказать, насколько изделие отвечает всем требованиям и традициям цеха, есть ли в нём какие-либо изъяны. Если вердикт мастеров был положительным, шедевр отправлялся в казну цехового дома, своеобразный «музей» – шедевры не продавали, они служили в качестве лучших образцов мастерства.
В особых случаях их дарили почётным гостям, королям, герцогам или отсылали конкурентам в другие города – дескать, смотрите, какие потрясающие вещи могут делать мастера нашего цеха! Выражаясь современным языком – «а вам слабо?». Успешно «сдав экзамены», счастливый подмастерье мог делать вступительный денежный взнос и на торжественном пиру провозглашался, скажем, «подлинным мастером цеха сереброкузнецов славного города Любека».
Зачем?
«Зачем было городить такие сложности?» – можете спросить вы. Почему создание шедевра было настолько трудным?
А вот почему. Каждый средневековый цех – это как бы современная «фирма». Есть просто автомобиль, а есть Rolls-Royce. Есть просто CD-проигрыватель, а есть CD-проигрыватель Marantz. Есть просто рояль, а есть рояль Steinway.
Вот и в Средние века было точно так же – есть просто доспехи, а есть доспехи работы миланских кузнецов. Есть просто шпаги, а есть шпаги работы оружейников из Толедо. Есть просто кружева, а есть фламандские кружева, с которыми никакие другие не сравнятся ни в тонкости нити, ни в красоте рисунка. Лионские шелка, вина из Бордо, богемское стекло, саксонский фарфор... И каждый новый мастер должен был доказать, что действительно является мастером, что ни в коем случае не посрамит славного имени цеха и города.
И какие же замечательные вещи умели делать средневековые мастера! Мы до сих пор любуемся ими – и не только в музеях. Например, ратушные часы города Праги были созданы в 1410 году – и они работают до сих пор! О такой надёжности и долговечности современные часы, даже самые дорогие, могут только мечтать, увы...
Средневековые ремесленные цеха постепенно уступили место мануфактурам, а затем фабрикам и заводам. Традиция создания «шедевра» – то есть одновременно замечательного произведения искусства и сурового экзамена на получение звания мастера – тоже была забыта.
Нам осталось только само слово «шедевр», которое сейчас обычно означает «выдающееся произведение искусства или ремесла». Однако уже нет ни строгих правил, ни строгих беспристрастных судей – и люди часто называют шедеврами просто то, что им нравится, или даже то, что им выгодно так называть... И часто попадают впросак... Одну такую историю мы расскажем завтра.
